Мне в последнее время не смешно что-то. Нет, все в порядке - юмор, смех, все такое, а вот не смешно. Все шутят, а мне не смешно. Сосед подошел. Я, говорит, машину покупаю. Смотрю на него - шутит, ведь, паразит, - разыгрывает. Главное, вид серьезный напустил. Хорошо, говорю, покупай. А самому не смешно, хоть убей. Тоска такая навалила, хоть волком вой. Он говорит, денег одолжи. На что, спрашиваю. Он тупит немного. Молчит и смотрит на меня - засмеюсь или нет. Паузу держит. Зря смотрит - мне не смешно совершенно. На машину, говорит. Это у тебя вся шутка, спрашиваю, или еще вторая часть будет? Давай выкладывай, а то меня что-то в сон клонит, от твоей искрометности. Ты, говорит, денег дашь или нет? Где спрашиваю, юмор, друг? Из-за таких бездарей, говорю, хоть в петлю лезь. Из-за таких как ты депрессия в городе уже месяц свирепствует. Ты хоть анекдот выучи, что ли, чем бестолковую отсебятину сочинять. Машина. Деньги. Тьфу. Ушел я от него расстроенный. Не научился народ еще настроение друг другу поднимать. Юмором пользоваться по назначению.

Был еще случай. Директор вызвал. Ну, думаю, сейчас начнется. Садись, говорит. Я сел. Как, спрашивает, дела. Вот. Добротный юмор. Тема заезженная, правда, но стреляет. Я даже впервые за день улыбнулся. Зачем вызывали, шучу в ответ, у меня дел по горло. Вижу - смехом давится, аж покраснел, но лицо держит. Ты здоров, интересуется. Носилки, говорю, за дверью оставил, а так нормально. Вы, гляжу, тоже с костылями на людях не показываетесь. Думал лопнет от смеха. Нет. Раздулся как змея перед броском, кряхтит, но держится. Ну все, думаю, это вызов. Кто первый засмеется - проиграл. Он едва с собой справился. Ты помнишь кто я, выдавил. Откуда, говорю. Вы же не английская королева, чтобы вас все знали. Лицо, говорю, знакомое, но утверждать не берусь. Тут он чуть не сорвался. Подбородок дрожит, губы трясутся - вот-вот захохочет. Я, кричит, тебя придурка повысить хотел... Я не выдержал, прыснул от смеха. Вы, говорю, Владимир Петрович, сегодня в ударе, ничего не скажешь. С меня пиво. Всем бы такого начальника, говорю. Спасибо за позитивные эмоции, которые вы вносите в коллектив своим великолепным юмором. Пойду, расскажу ребятам. Директор в блокноте отметил свою удачную шутку и проводил меня задумчивым взглядом.

Или вот еще история была. С девушкой познакомился. Гуляли, гуляли. Вдруг она говорит, звезды смотри какие яркие. Вот те на, думаю, - она не немая оказывается. Весь вечер молчала, и вдруг - звезды. Ты хоть с простого начинай. Давай, говорю, я тебя поцелую на всякий случай, раз все так удачно сложилось и ты умеешь разговаривать. А то глупо упускать момент и звезды и все такое. Она говорит, ты нахал, говорит. Весь вечер мне слово вставить не давал, а теперь целоваться лезешь. У меня принципы, говорит. Давай ухаживай. В кафе веди. Не вижу связи, отвечаю. Потом понял - это она шутит так легкомысленно. Какие у женщин принципы. Для смеха сказал, что у меня тоже есть. Разные, говорю. Я, говорю, например, никогда не вру раньше полуночи. Так что тебе до комплиментов осталось три часа. Вижу у нее слезы радости навернулись и развиваю успех. И то, говорю, если напьюсь. Интересно, что истоки юмора непостижимы. Иной раз пошутишь, а объяснить как получилось потом не можешь. Вот и в этот раз я долго шел за ней и доказывал, что юмор - это что-то мне неподвластное. Что я шутить совсем не хочу, а оно как дыхание - само вырывается. Еле уговорил. В кафе она перестала реветь и плакала уже более-менее спокойно. Но самое тяжелое положение у юмора - в литературе. Не умеет еще читатель сходу юмор распознавать. Тут ему жестами и мимикой не поможешь. Подзатыльником не укажешь. Помню, написал веселейшую вещь. Роман. Что-то про погоду. Тонкая работа. Дал друзьям почитать. Представьте себе, никто не смеялся. Не то чтобы совсем, а так - при прочтении. Странный народ, ей-богу. Где, спрашивается, вам не смешно? Вот ведь шутка - здесь, здесь и здесь. Перевернул страницу - и здесь вот еще одна. Не смеются. Грустно, говорят. Это мне грустно, говорю, от такого неприятия чужого творчества. Сами не шутят, главное, и другим не дают. Разозлился. Отнес в издательство. Редактор говорит - через неделю придите. А лучше, через месяц. Вы точную дату назовите, говорю, а то я мучиться буду. Идеально было бы, отвечает, чтобы вы здесь вообще больше не появились. И барахлишко свое забрали. Это не барахлишко, говорю, а роман, может быть. Очень смешной, говорю. Про погоду. Только не созрел еще читатель, говорю. Но, говорю, могу немножко уступить в цене из-за этого казуса. Редактор на меня посмотрел, прикидывая как мое фото на обложке смотреться будет. Потом сказал - знаете, говорит, роман про погоду - это интересно. К тому же смешной. Про погоду смешно еще никому не удавалось в силу ее исключительной серьезности. У вас про тайфун сатира, спрашивает, или про землетрясение фельетон, к примеру? Я, говорю, не горжусь этим, но гениальность мне свойственна. Про дождь роман, отвечаю. Каждая капля описана в ее необычайной первородности на трехстах страницах рукописного. У редактора глаза загорелись. Как, спрашивает, роман называется. Нехорошо, думаю, получилось. О названии я не подумал. Не помню, говорю, замотался. Дайте-ка рукопись на минутку - я в памяти освежу. Схватил бумаги и в коридор. Теперь сижу дома, размышляю. Придумать смешное название, поверьте, сложнее чем сам роман написать. А так, считай, что роман нобелевскую отхватил. Дело времени. Как с названием вопрос решу - смотрите новости внимательней. Всем кто помогал - спасибо. И не важно, что кто-то смеется над моими шутками, а кто-то нет; что мне грустно, когда я сам не смеюсь. Главное, что мы все шутим. А пока мы шутим, мы можем договориться. И даже если мы договоримся до мордобоя, я рад, что мы всё сделали сами. Своими руками. А значит, когда-нибудь сможем и исправить.